В эти дни, когда мы отмечаем столетие Октябрьской революции, то понимаем, что судьбы социализма в конце XX века оказались неотделимы от способности к реформированию.
Это стало особенно очевидным после событий на площади Тяньаньмэнь в июне 1989 г. Урок из них извлекли в Китае, но это следует сделать и остальным странам, которые идут по пути реформ, включая Россию. Во-первых, потому что в России любят сравнивать российский и китайский опыт. Во-вторых, потому что в конце 1980-х гг. обе страны действительно оказались у одной развилки истории – но каждая выбрала свой путь.
События на площади Тяньаньмэнь — такая же важная часть китайского опыта реформ, как и экономическая: баланс рыночных преобразований и политической стабильности – основа любых реформ в любой стране. Об этом стоит помнить российским либералам, которые восторгаются экономическими достижениями Китая при Дэн Сяопине. Архитектор «китайского экономического чуда» заплатил цену за то, чтобы сохранить таким образом свое детище: именно он принимал окончательное политическое решение о силовой акции в июне 1989 г.
Сейчас мы понимаем, что в 1989 г. Китай сделал исторический выбор в пользу продолжения рыночных реформ при сохранении однопартийной системы для поддержания политической стабильности и предотвращения распада страны. СССР при М.С. Горбачеве – сделал свой выбор, прямо противоположный: попытки реформировать однопартийную систему завершились коллапсом экономики и распадом страны. Результат мы видим сейчас, однако это не значит, что Горбачеву следовало подражать Дэн Сяопину — китайский опыт невозможно автоматически воспроизвести.
Пути исторического развития России и Китая к концу 1980-х были удивительно схожи. Версия о том, что китайское общество было сосредоточено исключительно на рыночных преобразованиях, не подтверждается фактами. В Китае была тогда своя версия перестройки, которая называлась «прозрачностью»: китайцы были весьма обеспокоены побочными эффектами реформ, прежде всего обвальным ростом социального неравенства и коррупции, — и требовали от властей действенных мер по их преодолению.
Именно с такими лозунгами выходили на площадь Тяньаньмэнь пекинские студенты. Кстати, апофеоз событий июня 1989 г. совпал со временем с визитом Михаила Горбачева в Китай. Частью программы его визита должно было быть посещение монумента национальным героям на Тяньаньмэнь, — но площадь к тому времени уже была блокирована протестующими. Они хотели, чтобы лидер вдохновлявшей их «гласности и перестройки» обратился к ним напрямую (кстати, советники руководителя СССР вполне серьезно рассматривали такой вариант). Интересно, что мог сказать Михаил Сергеевич собравшимся на площади (особенно зная, что случится с ним самим и со страной два года спустя)?
Дэн Сяопин сказал на одном из совещаний руководства КПК в те же дни: «Проблема не в том, устоит ли СССР. Проблема в том, падет ли за тем Китай». Именно такая логика руководила действиями китайских руководителей. Они не желали приносить политическую стабильность и целостность страны в жертву требованиям об ускоренной политической модернизации.
Советская печать весьма скупо освещала происходившие тогда в Пекине события. Возможно, потому, что не понимала всего значения происходящего, и опасалась давать «неуместные» комментарии во время визита советского лидера в Поднебесную. А также потому, что ее больше интересовали последствия событий в Тбилиси в апреле 1989 г., когда спецназ разогнал саперными лопатками мирных демонстрантов, требовавших все той же гласности и перестройки.
Зато потом российские масс-медиа усердно воспроизводили версию своих западных коллег о «бойне на Тяньаньмэнь». При этом российские собкоры в Пекине (в частности, Всеволод Овчинников), освещали события адекватно и объективно, оставив нам интересные мемуарные свидетельства.
Последствия событий на Тяньаньмэнь стало потрясением для всей страны и вызвали политический кризис в китайском руководства. Консервативное крыло в КПК воспользовалось трагедией, чтобы скомпрометировать курс реформ. Дэн Сяопин поставил на кон весь свой авторитет, чтобы обратить эту тенденцию вспять. Решение о применении силы на Тяньаньмэнь наверняка было самым тяжелым в его жизни, но вряд ли он об этом в итоге жалел.
Воистину история не имеет сослагательного наклонения. 25 лет спустя мы видим, где сейчас Китай, а где Россия, и что стало с бывшим СССР. Каждая из стран сделала свой выбор, и назидания здесь неуместны.
Однако важно помнить, что после событий июня 1989 г. Китай начал медленное, но поступательное движение в сторону демократии, пусть и не всегда заметное постороннему наблюдателю. Его основное содержание после 18 съезда КПК — развитие внутрипартийной демократии и распространение ее на всю политическую систему, жесткая борьба с коррупцией, реальное наполнение конституционных положений о многопартийной системе в Китае путем стимулирования участия различных общественных объединений в работе НПКСК, особенно на низовом и провинциальном уровне. Плюс постепенное ослабление косвенной цензуры в СМИ и поощрение новых электронных медиа.
У опыта политического развития Китая в эпоху реформ есть также важное внешнеполитическое измерение. Опыт Евро-Атлантического региона показывает, что механизм Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ) оказался весьма пригодным и эффективным (а также сравнительно долговременным и мало затратным) как рамочная структура диалога различных по идеологии двух мировых систем и регулирования биполярной конфронтации. Можно понять, конечно, разочарование в СБСЕ и особенно в ОБСЕ тех, кто связывает их деятельность с последовавшим за этим распадом СССР и исчезновением мировой социалистической системы.
Однако сейчас мы видим, что китайская экономика, демонстрирующая устойчивость и уверенные темпы роста, закрепляет лидирующую роль КПК в политической системе Китая и не дает оснований для прогнозов об эволюции КНР, в обозримой перспективе, в сторону «западной» модели. Поэтому в Азии (хотя холодная война там, как и в Европе, уже закончилась) можно предвидеть исторически длительное сосуществование «двух систем» с разными экономическими и политическими моделями (китайской и западной) и альтернативными идеологическими и ценностными установками.
Китайский опыт построения конвергентного многоукладного общества, в котором сочетается многовековой позитивный мировой опыт развития рыночной экономики с социалистической направленностью социальной политики государства и развитием консультативной демократии, приобретает все большее международное звучание и значение.
В итоге можно констатировать, что драматические судьбы реформ в Китае и в России на рубеже веков не отразились на позитивной динамике российско-китайских отношений. Усиление КНР не представляет угрозы для российских интересов на региональном и глобальном уровне.
Россия и Китай – несущие опоры многополярной международной конструкции, равно заинтересованные в ее стабильности и устойчивости. Сфера близости или совпадения их интересов существенно шире сферы возможных разногласий или несовпадений. Российско-китайское стратегическое партнерство из политической декларации последовательно трансформируется в конкретную политическую практику, в том числе в крупные совместные международные инициативы по упорядочению и гармонизации международных отношений, формированию многополярности, отстаиванию принципов международного права и Устава ООН, противодействию политике гегемонизма и диктата.
Владимир Петровский,
доктор политических наук, академик Академии военных наук,
главный научный сотрудник Института Дальнего Востока РАН
